Дружба человека с собакой уходит своими корнями в столь отдаленное прошлое, что едва ли удастся с той или иной степенью достоверности установить, когда предок нынешней собаки появился рядом с предком современного человека, став его верным другом, надежным защитником и неутомимым помощником на охоте. За прошедшие с того далекого времени тысячелетия человек с помощью селекции вывел более четырехсот пород собак определенного «целевого назначения» — от грозных сторожевых псов и розыскных ищеек до крошечных комнатных собачек, своего рода живых игрушек.
      От волка он взял красоту, благородство движений, обостренность чувств, силу, осторожность, недоверчивость к посторонним. От собаки же — поразительную привязанность, почти нежность к близким людям, особенно к детям. И не сравнимую ни с чем верность хозяину. Таков Альп, представитель новой породы собак: итальянской овчарки. Ее родоначальником был легендарный пес по кличке Зорро, родившийся в 1966 году у одной из последних волчиц, обитавших в диком состоянии в горах области Лацио.
      Недавно Альп на «отлично» выдержал чрезвычайно строгий экзамен, устроенный ему в одной из швейцарских школ служебного собаководства, на звание «Горноспасательной собаки противолавинной службы». Сразу же после экзамена он получил соответствующую «зачетную книжку» и был зачислен в военную горноальпий-скую школу в области Валле-д'Аоста.
      Тысячелетний барьер
      — Скрещивание волка с собакой,— рассказывает «автор» новой породы д-р Марио Месси из центра экспериментально-селекционного собаководства в Кумиане, под Турином,— факт сам по себе не исключительный и может происходить в естественных условиях. Однако между домашней собакой и диким волком тысячелетиями сохраняется барьер, который нелегко, пожалуй, даже невозможно перешагнуть без риска.
      Но нами выведен тип собаки с такими качествами, как общительность, настороженность по отношению к чужим, чувство собственного достоинства, высокая степень способности к запоминанию и исключительная преданность. В физическом же плане это очень сильное, выносливое и наделенное обостренной восприимчивостью животное.
      В значительной части эти качества унаследованы от волка. В то же время у итальянской овчарки врожденная склонность к выполнению таких задач, как спасательная служба в горах, охрана обширных пространств, поиски заблудившихся, сторожевая служба в парках и заповедниках и т. д. Она инстинктивно защищает дом и его обитателей, но при этом не проявляет злобы и агрессивности. Можно сказать, что она никогда не теряет уравновешенности — черта, которая делает ее надежным помощником человека при любых обстоятельствах. Итальянская овчарка, как уже было сказано, отлично поддается обучению, но для этого необходимо, чтобы понимали ее стремление к общению с человеком, в котором она видит не столько хозяина, сколько друга. Учитывая ее большую восприимчивость и весьма раннюю способность к запоминанию, обучение следует начинать как можно раньше: 35—40 дней от.роду.
      Чтобы читатели могли составить себе более полное представление о достоинствах новой породы, приведу один-единственный пример. По нашему заданию проводник-воспитатель горноальпийской школы в Аосте капрал Симеони подверг щенка итальянской овчарки в возрасте 50 дней специальному испытанию на «выживаемость». Щенок был помещен в экстремальные природные условия. По утверждению специалистов, собака любой другой породы в этих условиях подохла бы. Но наш щенок, используя врожденные навыки и типы поведения, свойственные дикому животному, выжил. Одна деталь: этот щенок и есть тот самый Альп, который позже, в возрасте девяти месяцев, блистательно выдержал в Швейцарии экзамен на пригодность к противолавинной службе...
      На основе законов генетики
      Перед нами — подлинное генетическое чудо и к тому же неповторимый случай «экологической реконструкции», утверждает д-р Месси. Но удивительным делом являются (пусть даже и без «экологической реконструкции») и те более четырехсот с лишним пород собак, которые человек вывел в давние и в не очень давние времена. Причем удивительное здесь заключается не только и не столько в умении человека, сколько в поразительной генетической пластичности собаки. Кинология, наука о собаководстве, свидетельствует, что в этой области, как в никакой другой, легко вывести новую породу всего за несколько поколений.
      Достаточно соблюдать известные генетические законы Менделя (о доминантах, разграничении родственных черт и независимости характеристик) — и путем скрещивания крупных особей с мелкими, коротышек с длинно-телыми, белых с черными, длинношерстных с курчавыми, миролюбивых с агрессивными мы сможем получать собак миниатюрных, как игрушка; быстроногих и сильных, способных валить оленя на бегу; с короткими лапами и вытянутым телом, предназначенных специально для того, чтобы добывать грызунов в их норах; огромных и кровожадных или совсем микроскопических, гладкокожих или сплошь покрытых густой шерстью.
      Получив первое поколение гибридов, можно приступить к последующим этапам субгибридизации. Дог слишком высок, а бульдог слишком низок? Скрещиваются дог с бульдогом, и в результате появляется боксер — порода на «полпути» между двумя исходными.
      Один из самых известных и ярких примеров того, чего может достичь творческая-фантазия селекционера, дает нам, пожалуй, Германия, где примерно столетие назад никому не известный чиновник налогового ведомства (по другим данным, не то привратник, не то служащий городской живодерни) по имени Луис Фридерик Доберман, «перемешивая» в генетическом котле стати ротвейлера с задором гончей, шерстяной покров терьера с порывистостью пинчера, бдительность немецкой овчарки с легкостью английской борзой, «извлек» из этой таинственной смеси (исходный рецепт так и остался отчасти тайной автора) тот тип собаки, который носит его имя: доберман. Вот эта-то замечательная приспособляемость, пластичность физических свойств и характера, дающие человеку возможность выводить собак для каждой его потребности, вероятно, и лежит в основе того внимания, которое человек с незапамятных пор уделял собаке.
      Точнее говоря, конечно, не собаке, а волку. Ибо речь вначале, несомненно, шла именно о волке. Последние изыскания со всей бесспорностью доказывают, что домашняя собака происходит от волка с примесями, полученными от других родственных видов: шакала и лисицы. Когда исследователи подступают к описанию первого соприкосновения между человеком-охотником (недоверчивым, агрессивным, независимым) и волком (недоверчивым, агрессивным, независимым), в их рассказе все чаще начинает мелькать слово «загадка». В самом деле, который из этих двух первым открыл для себя другого? Волк ли обнаружил превосходство человека как охотника и «избрал» его предводителем своей стаи или же человек заметил искусство волка в погоне за дичью и его способность охранять жилище — территорию пребывания — от вторжения чужаков?..
      Загадка эта восходит к чрезвычайно далеким эпохам, к той общей «натуре», какой, видимо, обладали в ту пору человек, еще не ставший человеком, и волк, еще не сделавшийся волком; к тем еще не расшифрованным, во многом инстинктивным сигналам, которыми до сих пор обмениваются в своем общении люди и собаки. Волк и человек во времена этой своей первой встречи, состоявшейся десять—пятнадцать тысяч лет назад, еще сохраняли немало общих черт поведения. И тот, и другой независимо друг от друга научились понимать, что для более успешной охоты (а стало быть, и выживания) необходима «социальная организация», то есть объединение в группу, племя, с выделением предводителя в виде самого искусного, самого смелого, самого властного «охотника».
      Сходными были и приемы охоты. Подобно человеку, волк для удовлетворения своих потребностей в пропитании вынужден был пробегать большие расстояния, идти по следу, устраивать засады, окружать намеченную жертву, отделяя ее от стада. «Во время таких перемещений,— объясняет известный австрийский этолог (этология — одно из направлений в изучении поведения животных, занимающееся главным образом генетически обусловленными, то есть наследственными, компонентами поведения и эволюцией поведения.— Ред.) Конрад Лоренц,— волчья стая должна поддерживать большую сплоченность — условие успеха в охоте на крупную дичь. Жесткая «социальная организация», полное повиновение волоку стаи и абсолютная солидарность — таковы предварительные условия, обеспечивающие волку гарантии выживания в его негарантированном существовании». Естественно, что два рода высокоорганизованных «охотников» рано или поздно должны были встретиться на почве «сотрудничества».
      Когда же это произошло? В эпоху палеолита, мезолита или неолита? Тридцать, или двадцать тысяч лет назад, или, может быть, десять тысяч? В 1852 году ученый Ф. Рютимайер сделал интересное открытие. На многих костях, брошенных у костра человеком неолита, можно различить следы зубов животного, по размерам уступавшего пещерной гиене и неизменно присутствовавшего там, где устраивал свое жилище человек. Это было плотоядное животное, которое, видимо, обычно находилось рядом с человеком в момент его трапезы. Роста оно было среднего, имело вытянутую заостренную морду, легкий остов.
      В рисунках, которые первобытные люди высекали на скалах для изгнания злых духов и обеспечения охотничьей удачи, лишь с большим запозданием появилось изображение пса: то ли потому, что это было чересчур обычное животное, то ли по той причине, что на него не охотились и его не употребляли в пищу.
      Новые породы
      Железный век принес собачьи породы, внешне уже весьма отличающиеся от волка, своего далекого предка. Самые поразительные экземпляры были выведены китайцами с помощью методов, о которых не осталось никаких документальных данных. По-видимому, при этом дело не обходилось без утонченной жестокости. Речь идет о крошечных «карманных собачках», высотой всего в 7 сантиметров и весивших лишь 700 граммов,— прародителях нынешних пекинесов, гордости императорских дворцов. Последняя китайская императрица, умершая в 1908 году, держала пятьдесят таких крошек в своем тронном зале: по команде они вставали на задние лапки в затылок друг другу и ходили строем. Утверждают, что они вырастали такими миниатюрными и скрюченными из-за того, что с момента рождения их содержали в тесных низеньких конурах, а на морду надевали жесткую маску, деформировавшую кости черепа.
      Первые изображения собак, практически не отличающихся от современных, нам оставили египтяне в росписях усыпальниц. В погребальной камере фараона пятой династии Древнего царства (2250—800 гг. до нашей эры) мы видим сцену охоты, в которой участвуют собаки разных пород: от борзой до пса, схожего с лисой. На стеле X века до нашей эры восседает фараон, окруженный собаками четырех пород: крупная сторожевая (типа сенбернара); борзая; короткошерстная собака, напоминающая волка, и забавный пес типа таксы. К концу периода Среднего царства (2050—1700 гг. до нашей эры) наряду с уже упомянутыми породами появился новый тип собаки — с белой густой шерстью, в черных пятнах, с длинными висячими ушами.
      Для охоты и сражений
      Когда кочевые азиатские племена гиксосов завоевали Египет (около 1700 г. до нашей эры), они привели с собой легендарных короткомордых собак с гор Тибета. О них уже было известно шумерам, а все восточные владыки (страстные охотники) наперебой стремились приобрести их, перекупая друг у друга за баснословную цену. Речь идет о знаменитых ассирийских сторожевых, которые из-за своей мощной хватки, свирепости и нечувствительности к боли использовались как для охоты за крупной дичью, так и в боевых сражениях. Например, на деревянном резном ларце времен XVIII династии изображен фараон Тутанхамон (правил около 1400— 1392 гг. до нашей эры), поражающий стрелами из лука спасающихся бегством нубийцев, преследуемых ассирийскими сторожевыми.
      Для военной службы, а также для охраны личного имущества и храмовых сокровищ использовались кровожадные сторожевые волкодавы, для охоты — безотказные египетские гончие и стремительные борзые, а также таксы. Большим успехом пользовались и собаки для развлечения, особенно маленькие белые особи с густой шелковистой белой шерстью, вроде наших шпицев. Их уже увлеченно разводили ассирийцы, и они имели большое распространение в Древней Греции, в мифологии которой собаке вообще принадлежит значительное место. Собаку выковывает из бронзы Гефест, бог огня, покровитель кузнечного ремесла; она персонаж многих древних сказаний: от легенды о трехглавом чудовищном псе Цербере со змеиным хвостом, свирепом страже подземного царства, до легенды о гончих, напавших на Актеона, обращенного в оленя богиней охоты Артемидой. Ксенофонт (писатель и историк, около 430—355 гг. до нашей эры) в своих нравоучениях рекомендует «не доверяться первой попавшейся собаке». Аристотель (древнегреческий философ и ученый, 384—322 гг. до нашей эры) пытается создать классификацию собачьих пород, исходя из места происхождения: египетская гончая, персидская сторожевая, лаконийская собака, кипрские псы и т. д. Жители древней Иудеи, напротив, демонстрируют полнейшее равнодушие к исходящему от собаки сигналу готовности служить человеку и хранить ему верность. В древнееврейской культуре собака фигурирует как нечистое животное и в библии упоминается только в бранных выражениях.
      Из своего похода в Индию Александр Македонский привез на родину огромных ужасающего вида псов. Это прародители македонских и эпирских волкодавов. Доставленные в Рим, они наводили трепет на посетителей цирков и сопровождали войско в походах. На спине у них в боевых условиях крепились остро наточенные клинки, а ошейники были снабжены длинными шипами.
      У древнеримских авторов мы находим многочисленные упоминания о собаках. О них писал Варрон (116— 27 гг. до нашей эры, писатель и ученый) в своем «Сельском хозяйстве», Овидий (Публий Овидий Назон, 43 г. до нашей эры — ок. 18 г. нашей эры, поэт), оставивший многочисленные советы насчет приобретения и содержания породистых псов; Плиний Старший (писатель, ученый), интересовавшийся больше складом характера, чем внешним обликом собак; Колумелла (писатель и агроном), который первым упоминает о сторожевых пастушеских собаках молочно-белой шерсти, «ибо важно, чтобы ночью пастух сумел сразу отличить волка от собаки».
      Завоевав Галлию, римляне, в свою очередь, были «завоеваны» собаками кельтов. Это были быстрые на бегу вислоухие псы с густой и жесткой шерстью. По галльским племенам, разводившим их, этих собак стали называть хегузи, или сегузи, откуда потом возникло итальянское сегуджи — гончая. В Рим их привозили предводители легионеров либо вожди побежденных племен — в дар патрициям. Прижившись в столице империи, галльские собаки научили завоевателей-римлян новому стилю охоты. Из жесткого физического упражнения охота стала превращаться в элегантную игру-развлечение.
      С наступлением средневековья для собак начинается суровая пора. «Пес» и «сукин сын» делаются худшими из бранных слов и ругательств. Чтобы заклеймить мерзавцев и мошенников, их называют «канальями» (от лат. canis — собака). Следует сказать, что сами собаки— пусть даже не по своей вине — сделали все, чтобы создать о себе худую славу. Брошенные на дорогах ордами варваров, которых они сопровождали в ходе «великого переселения народов», или оставшись без дома и хозяев, убитых или угнанных из разоренных завоевателями селений, собаки собирались стаями, рыскали по полям и дорогам, наводя страх на местных жителей.
      Христианская цивилизация не скрывала своего презрительного отношения к собаке, образ которой ассоциировался со всякого рода «греховностью». На втором Вселенском соборе священникам было запрещено держать в своих жилищах собак, «как по причине шума, который производят эти животные, так и по причине их непотребного поведения». Григорий Назианзин (греческий поэт, видный церковный деятель, примерно 330— 390 гг. нашей эры) клеймит людей-чудовищ, поклоняющихся Гекате, богине подземного царства, окруженной свирепыми псами. Апостол св. Андрей, по преданию, распространял христианство среди людей с песьими головами (так любили изображать «басурманов» на своих иконах монахи ближневосточных монастырей). Мусульмане же вешали собак вдоль дорог за то, что они якобы сожрали тело пророка Магомета.
      Но вот наступило для собак время реванша. Если новые повелители намерены были заняться охотой, то рано или поздно они неизбежно должны были обратиться к союзу с четвероногими помощниками.
      Восстановление древнего союза
      И действительно, именно так вскоре и произошло. Уже в начале VI века король франков Хлодовей издал указ, согласно которому убивший собаку обязан был возместить ее стоимость владельцу. Немного спустя Лизуар де Монморанси, первый барон Франции, учредил Орден пса — за мужество и верность. Церковь вынуждена была смириться с замашками феодальных синьоров, которые уже настолько не могли обойтись без своих любимцев собак, что приводили их с собой даже на богослужение.
      Правители и знать Европы в ту пору тратили на собак целые состояния. Особенно отличались этой неумеренной страстью французские монархи. Например, Людовик XI в знак благодарности всевышнему за выздоровление своего любимого пса Артуса пожаловал монастырю в Сен-Мартен де Тур восковую статуэтку собаки весом в двадцать фунтов. Карл VIII разрешал своим пса» по очереди спать в его постели, а Карл IX даже позволял любимой собаке есть из его собственной тарелки. Когда она сдохла, при дворе был объявлен траур, что, впрочем, не помешало монарху заказать себе перчатки из шкурь любимицы — на «вечную память».
      К середине XIV века появляются первые трактаты об искусстве охоты с собаками, такие, как «Охота на оленя», а позже — знаменитое «Зеркало Феба». Выходят специальные труды о собаках, методах их разведения дрессировки. К ним относятся, в частности, «Книга об охотничьих собаках», написанная по специальному повелению Карла VIII, и первый научный трактат по кинологии «Отбор собак, их болезни и гигиена», опубликованный в Англии Жоржем Турбевилем в конце XVI века. Теперь уже далеким прошлым казались времена, когда на собаку смотрели с презрением. Более того, книги вроде «Зеркало Феба» прямо тебует, чтобы собачья конура стояла на хорошо освещенном, солнечном месте, чтобы ее ежедневно тщательно чистили и не жалели свежей соломы. Предписывалось давать псу каждый день мясо и хлеб, а после охоты — отдых в натопленном помещении.
      Разумеется, страстная любовь королей и аристократии распространялась далеко не на всех собак. Участью сторожевых и овчарок по-прежнему оставались тяжкий труд, скудный корм, сон на голой земле и никакой признательности от хозяев. Были еще и собаки боевых пород, которые постоянно рисковали жизнью в схватке с быками или другими псами в зависимости от того, какая мода из числа распространившихся в Европе с начала XIII столетия брала верх в данный момент в данной местности. То были потомки сторожевых волкодавов древности, которые, попав в разные страны, размножались там, получая разные наименования: в Англии — «мастифф», во Франции — «бордоские доги», в Испании — «перро де преса» (длительное время они участвовали в бое быков и служили своим хозяевам в кровавых походах конкистадоров), в Германии — «булленбайсер» («быкоубийцы» — позже их использовали для выведения породы «боксеров»), в Швейцарии — «альпийские сторожевые», а позднее — «сенбернары», в Италии — «корсиканские» или «неаполитанские сторожевые».
      Право, не так уж много приобрел волк, превратившись в собаку. Он обеспечил себе постоянное пропитание и гарантированную (хотя и заведомо чрезмерную) дозу ласки; взамен, однако, он «заработал» ошейник, цепь, намордник... И это далеко не все: вспомним о вивисекции, о собачьих бегах, о тяжком труде ездовых собак, о дрессированных цирковых собачках... При трансформации волка в собаку у нее сократились примерно на 30 процентов вес и объем головного мозга и настолько ослабли зрение, слух и обоняние, что там, где волку для отыскания потерянного следа достаточо считанных минут, самые искусные собаки-ищейки «работают» почти час.
      И все же, несмотря ни на что, собаки все прощают нам и относятся к человеку с большим пониманием. Они знают, что, если древний союз человека с собакой часто, слишком часто нарушался, собака никогда не была в этом виновата.